ЮМОР (Дневник домового)

[Daiver78]

Поржал от души! Спасибо за тему!

[бентя]

Сообщение от бентя

К кобелю срочно сучонку привезли,пришлось ему идти в выходной,ну и мне с ним.

Кобель вторые сутки в нирване.Очень доволен,неожиданно поимел беспородную суку.Хотя ничего не предвещало.Охоты тоже нет.Я частенько устраиваю для него такие... мероприятия.Чисто из мужской солидарности.

[Спасатель]

Сообщение от бентя

Чисто из мужской солидарности.

жаль конпки "с полем" нет) а так надобно, природа пустот не любит, эт про здоровье собы

[бентя]

СКУЧАЮ.
Надоело однажды Степанычу за окном конторы видеть, как старый конь Чегодай туда-сюда ездит: туда землю везёт и в дальнюю кучу сваливает, оттуда попрожняком тащится, - а денег в колхозной копилке всё не прибывает. Только навоз иногда. А отчёт-те каждую субботу сдавать надо. Вот и решил Степаныч новые технологии манагмента применить и позвал молодого способного воробья Марио, чтоб он быстро производительность повысил и углубил. Обещал ему зерна без меры отсыпать.

На другой день смотрит: ух, ты! Сработал консультант! Земли в два раза больше привезено. Отродясь таких показателей не было! Позвал председатель воробья и давай спрашивать: как, да как. А тот ни в какую: мол, дело сделано, производительность повышена, давай зерна. На всю бригаду специалистов. Ну, дал Степаныч. А что делать? Слово-то не воробей.

Идёт по хозяйству. Вдруг видит: старый конь Чегодай плашмя лежит. Не порядок! Стал его пинать:
– Ты чего, Чегодай, разлёгся посреди бела дня? А работать кто будет? Пушкин?

А юная зебра Чинита выглянула из стойла и говорит ему:
– Нету у тебя, Степаныч, видать, совести. Почто мучишь Чегодаюшку. Сам вчерась манагера прислал, чтоб бедолага в ночную вышел, а теперь помирать не даёшь?

Плюнул Степаныч и пошёл в контору.

[бентя]

Надоело однажды молодому воробью Марио холостым ходом летать. За так. Тем паче, манагер. Залетел на гумно, пристроился к юной зебре Чините на круп и говорит:
– Я от руководства. Придётся тебе трахнуть как следует.
– Это ещё с какого?
– Надо. Дабы производительность углубить. Ты вот чего тут работаешь?
– Мешочки в закрома сыпю. Сколь привезут, столь ссыплю.
– А себе сколько оставляешь?
– Как это? Мне за ссып миску зёрен дают.
– Врёшь, поди... Ну, да понял я. Короче, расклад теперь такой будет. Сюда слушай, кляча полосатая! Я тебе сейчас трахну по первое число, ты мешочки в два раза быстрее ссыпать будешь. Вот и поднимется производительность. А ты мне за это полмиски зёрен отдашь. Не то каждый день прилетать буду.

Сговорились на целую миску, при условии отложки вопроса о поднятии производительности с пятого на десятое.

[бентя]

Надоело однажды Степанычу смотреть из окна конторы на унылые трудовые будни. Праздника захотелось. И решил он колхоз изображением великой пролетарской богини Клары Цеткин увековечить. Вызвал к себе молодого специалиста, воробья Марио, и задание дал: срочно образ Клары найти и осуществить на главной колхозной площади, супротив окон. Чтоб было, чем глаз радовать.

Марио, хоть и молодой, но очень способный. И двух секунд не прошло, как он образ нашёл. Только из председателевой фортки вылетел, как большую кучу яблок старого коня Чегодая увидел. Лежит себе куча прямо посередь главной площади, аккурат против конторских окон. Словно по заказу. И делать-то ничего практически не надо. Так, пару штрихов добавить – и обыденная вещь в креатив преобразится. Вот чем творческий ум от посредственного отличается: он из чего хошь может образ слепить!

Нанял воробей своего приятеля, попугая Сильвио, чтобы он придумал, как из кучи конских яблок божественное изображение великой пролетарки осуществить. На десять процентов от будущего барыша сторговались. Сильвио на выдумки тоже мастак: подсунул под копыто старому коню Чегодаю разноцветных птичьих яиц, да крошевом от скорлупы кучу посыпал. Сбоку флажок пристроили, а на вершину звезду воткнули, трёхцветную. Нарядный образ получился, политически выверенный.

Повели Степаныча на площадь показывать. Очень понравился памятник председателю, только пожелал он, чтоб высота Клары повыше стала, чтоб монументальности добрать. И ушёл. Долго потом Сильвио и Марио за старым конём Чегодаем с совком ходили, всё надеялись на дополнительный скульптурный материал, да всё напрасно: тот пайки лишён был и на ужин, и на завтрак, в наказание за отлёжку после ночной.

А к обеду и совсем скверное получилось: не заметил старый конь от усталости свою разряженную кучу, да наступил всеми четырьмя копытами. Так и не добрал памятник великой Кларе Цеткин ни высоты, ни монументальности.

[бентя]

Надоело однажды Степанычу видеть старого коня Чегодая. Маячит всё время перед носом туда-сюда. И всё у него слишком. И жрёт слишком. И опыта слишком. Да и глаза какие-то слишком: глянешь – отчего-то тошно жить делается. А тем временем копилка совсем опустела. Даже навоз распродать пришлось. Думал, Степаныч, думал и решил заменить старого коня кем-нибудь молодым и шустрым. И чтоб брюхо было поменьше. А кто в колхозе самый молодой, шустрый, да малозерноёмкий? Конечно, воробей Марио.

Вызвал председатель воробья к себе.
– Ты, друг мой, Марио, с работой манагера не до конца справился: не смог образ пролетарской богини Клары слепить нужной монументальности. Может, в старшие манагеры пойдёшь?
– А то. Что ж не пойти.
– Тогда стань нам вместо старого коня Чегодая. Его зерновую пайку получишь.
– А чёй-то одну-то пайку? Я – молодой, у меня аппетит лучше.
– Не торгуйся. Справишься – добавка будет. У зебры Чиниты возьмём.

Полетел Марио к Чегодаю на крыльях, пристроился на его круп.
– Короче так, старый мерин. Ты знаешь, как я уважаю твои седины и твои работоспособности. Будешь у меня помощником. Беру тебя на полпайки. С руководством оговорено.
– А чего делать-то?
– Да всё то ж, что и делал – землю возить. Только производительность придётся повысить вдвое. Это в аккурат на полпайки набежит. А в четыре повысишь – ещё десять процентов твои. Понял выгоду, доходяга? Меня держись.
– А землю-то лишнюю где брать? Сколько кроты за ночь нароют, столько днём и отвезти можно.
– Вот как… А чё, сам-то не? Слабо? Взял, нагрёб ещё, да и свёз.
– У меня, начальник, извини, концы не приспособлены, чтобы грести. Копыта у меня, чтоб везти, да холка, чтоб тащить.
– Значится, не смогём мы с тобой производительность поднять?
– Никак. Кроты – народ свободный, колхозу не подчиняются. А излишек, что был, вчерась в ночь по твоему указанию выбрали.

Вернулся Марио к Степанычу. Так и так, мол, не казни. Не хочу старшим манагером на месте коня Чегодая быть – специалистическая совесть не позволяет по живому резать. Прослезился Степаныч от такого воробьиного благородства, обнял, и даже жирным кусом от своей пайки душистого Казы наградил.

[бентя]

Надоело однажды воробью Марио бедствовать, в яблоках коня Чегодая швыряться, и очень ему амбар юной зебры Чиниты приглянулся. И то сказать: гумно-то всяко говна лучше. Подсядет бывало ей на загривок и смотрит, смотрит, как она мешочки с зерном копытом развязывает и в сусек ссыпает. Вот живой воробьиный ум и подсказал нужную тему.

Влетел Марио в контору к Степанычу и кричит:
– Еврика, Степаныч! Знаю, кем хочу быть! Хочу этой, как её, ну, в тельняшке!
– Зеброй, что ли? А её куды? Она ж юная, ей на пенсион рано. И на мясокомбинат не возьмут из-за полосатости.
– Ты за это не беспокойся. Назначь меня старшим зебром в закрома, а с девушкой я сам разберусь. Механизацию ей введу. Навар пополам.

Так и срядились. Полетел воробей Марио к старому коню Чегодаю.
– Короче, так, доходяга. Ты знаешь, как мы в руководстве ценим твой опыт и умелые копыта. Надо юной зебре помочь: задолбалась она в амбаре зерно из мешков ссыпать. Чтобы производительность повысить, надо механизацию внедрить. Зернопровод называется. Короче, пришпандорь там такую трубу, чтоб туда прям мешочки бросать. А уклон чтоб в клетку попугая Сильвио. Он теперь ссыпать будет. Понял ли, старый? Два часа тебе сроку.

– Так амбар-то ниже попугайной клетки. Не покатятся туда мешочки.
– Вечно у тебя отговорки! Может, ты работать не хочешь? Думай, давай, что там можно сделать.
– Ну, можно наоборот попробовать: от попугая что ни то на гумно спускать.

Осерчал воробей Марио: никто работать не хочет. Все только палки вставляют.

[бентя]

Надоело однажды Степанычу смотреть, как воробей Марио зерно в амбаре ворует, а манагерскими делами манкирует. Вызвал в контору, поставил на ребро. Так, мол, и так: субботний отчёт приближается, а ты мне не докладываешь. Где показатели? Пригрозил дырку в закроме заделать, ежели к утру ничего дельного не придумает.

С грузным сердцем полетел Марио дум думать. День - Дум, ночь - Дум, до пятого уровня дошёл, а дум всё никак. Но специальные мозги не зря молодые: смелые ходы находят - скумекал кой-чего. Наутро доложил свою задумку Степанычу, получил добро и - к старому коню Чегодаю.
– Слышь, сивый. Ты знаешь, как мы твои трудовые копыта ценим, но проку от твоей работы ноль – копилка колхозная опять пуста. С сего дня будешь землю наоборот возить: с дальней кучи взад в поле. Станем её кротам продавать. Какая ни какая, а копеечка.
– А кротам-то земля почто? Не купят они.
– Это не твоего ума дело. Мы их из нор выкурим и в колхоз загоним. Купят, как миленькие. А то, ишь, свободу взяли!
– А из кучи как землю-то брать? Там речка всё время подмывает. Прорвёт однако.
– Прорвёт, значит реку вспять пустим.

К субботе прорвало насыпь, там, где велели коню Чегодаю землю брать, и смыло волной контору. Не пришлось Степанычу субботний отчёт писать. Зато прибыли в колхоз сразу двое: генерал Губерман Кабаныч и маркетолог Эмчес. Бодрые, оживлённые. Поутешали Степаныча и денег дали на новую контору. И навозу немного подбросили. В благодарность за влажную уборку улицы. Воробью Марио дали почётную медаль за оперативность на пожаре и посвящение в верхние манагеры. А виновника смыва, старого коня Чегодая, велели на мясокомбинат перевезти, на более низкооплачиваемую работу. Ещё легко отделался.

[бентя]

Надоело однажды Степанычу колхозные копейки считать: муторным дело оказалось. Да и ноги уж не молодые – устают каждый день на четвертый этаж новой конторы взбираться, где кассу от кротов спрятали. Считаешь, считаешь, а толку нет – много несосчитанного остаётся. Уж и насыпь гранитом починили, и пневматический зернопровод из амбара в попугаеву клетку сладили, и память великой Клары Цеткин на площади блестящим материалом увековечили, и Казы на пятилетку вперёд накупили – а всё не кончаются губерманские деньги.

Решил Степаныч счёт воробью Марио доверить: глаза у того молодые, вострые, на крыльях летать в кассу-то станет. Может, и сочтёт, наконец, копейку. Или хоть придумает как. Так и сделал. И дня не прошло, а воробей Марио уж со свежей манагерской идеей летит.

– Слышь, председатель. Нам через реку мост нужен. Будем новые дали осваивать.
– Так нам что и свои дали, как есть, не освоить...
– Не просекаешь ты, Степаныч. Напряги ум. Новые дали всегда плодоноснее старых. Или нет?
– Оно конечно, друг мой, Марио, но почто нам мост? У нас теперь гранитная насыпь имеется. Пять комбайнов в пять рядов пройдут. Чё по ней-то за реку вдаль не съездить, коли кому надо?
– Не-е-е, Степаныч. Видать, и правда, стареешь ты. Зачем насыпь, если мост можно построить? И не туда, куда насыпь ведёт, в занюханное Рылово, а наискосок, прямо в направлении полюса! Сколько там неосвоенных далей, а?
– Ну, и головка у тебя, воробей ты мой! Головища! Дошло, наконец, до старых мозгов. Только какое основание подвести, чтоб титул стройке дали?.. А вдруг у нас копеек не хватит – они ж так и не сосчитаны.
– Не твоя забота. Я уж в город слетал, пока ты своей Кларе в окно кланялся. С руководством всё оговорено. Товарищ Эмчес папир даёт, что по насыпям ездить нельзя. А генерал Губерман велел, чтоб деньги не кончались, пока стройка.
– Ну, и менеджер у меня! Высший! Только вот кто строить-то будет? Пушкин с попугаем?
– Да фигня… Можно зебру Чиниту запрячь. Пусть себе землю потихоньку возит. Спешить-то некуда. А ещё лучше бы старого коня Чегодая с мясокомбината вытащить. Может, там ещё копыта не откинули ему, успеем?

И успели. Привезли старого коня Чегодая в родное стойло, правда, ещё больше постарел он от увиденного и пережитого. Стал конь понемногу на стройке моста работать, вместе с юной зеброй Чинитой: механизация её от прежнего тяжёлого труда на гумне освободила. Мешочки-то с зерном теперь трубопровод засасывал, а развязывал их ловкий клювом попугай Сильвио. Амбар сдали в аренду кротам за ненадобностью.