Августовский номер: Алешкины овсы

[Василий_МИФ]

Алешкины овсы
В июне из Красноборска, что лежит на левом берегу Северной Двины, километрах в ста пятидесяти от Котласа, пришло письмо. Оно явилось для меня в той мере неожиданным, когда долгое ожидание чего-либо уже стерлось из памяти, и вы, как нередко бывает, перестаете о нем вспоминать. И вдруг… получите сюрприз! || Иван КАСАТКИН

Письмо Шмелева
Писал мне Алексей Шмелев, некогда командир отделения боцманов большого противолодочного корабля «Образцовый»: «Вы, наверное, за болтуна меня посчитали? — с видимым огорчением спрашивал Алексей.
— Сколько уж времени прошло, как пригласил я вас на овсы, а сам будто от своих слов и открестился. Только все случилось против моей воли…»
Я на минуту, как мне показалось, оторвался от письма. Вспомнилось, как, возглавляя курсы офицеров запаса, я принимал очередной набор. В дверь постучали, и вошедший молодой человек по-военному четко представился:
— Старший лейтенант запаса Шмелев на учебные сборы прибыл…
Я узнал, что Алексей после увольнения в запас плавал матросом, окончил мореходку, лет шесть трудился механиком в Камчатском морском пароходстве, что давно женат и имеет двоих детей — сына Юрку и дочку Катеньку, что довелось ему ходить на танкере «Маршал Устинов» в Персидский залив и подрываться на мине при подходе к Кувейту, что к медали Ушакова добавился орден «Знак Почета», и что сейчас он силою обстоятельств вынужден списаться на берег и, уговорив жену, поехать к одинокой старушке матери в Красноборск.
Беседа с житейских вопросов перешла на дела охотничьи. Леша-то смалу был заядлый охотник, вырос среди архангельского промыслового люда и еще до службы хаживал с отцом на медведя. Он не раз звал поохотиться в родных ему местах, приглашения отца передавал. Только не мог я тогда и мечтать об этом. С семьей и то редко виделись, бывало — от отпуска до отпуска. Выходные жена по календарю отмечала.И опять Алексей вернулся к заветной теме:
— А вы все ж таки на медведя приезжайте. Я теперь каждый год на овсах парочку беру.

Медвежьи следы
В последнее время бывшие совхозные поля захирели. От некогда широких и сочных остались тощие полосы, и взять медведя там стало проблематичным. Больно сторожек стал зверь.
Вот и задумали Алексей с напарником Макрушиным свою делянку возделать подальше от жилья. С весны по раскисшим снегам высмотрели полянку. Когда подсушило и прогрело землю, подкорчевали кое-где, расчистили, запахали и засеяли сотки три-четыре. Лес вокруг делянки закоряженный, человеку малодоступный. Самая медвежья закуть.
К западу делянка вытягивалась, «жалом» вклиниваясь в гущару. На нее-то, скорее всего, и станет выходить зверь, продвигаясь к середке. Напротив «жала» и лабаз ладить решили, чтобы заходящее солнце как можно дольше освещало овсяную полоску, а в лунную ночь не было широкой тени. Несколько старых бронзовых сосен с разлапистыми кронами кучкой стояли метрах в десяти от границы сплошного высокостволья, как бы сами себя предлагая охотникам. К соснам на высоте метра в три прибили сохири, соединив их толстыми переводинами. Для сиденья — четыре жердины, очищенные от коры, чтобы потемнели ко времени и не шуршали под охотником. Чуть ниже — упор для ног. Да еще одну жердину под спину и перед собой — подвижную, для маскирующего лапника. С боков надежно укрывали сосновые ветки. По стволу, что потолще, лесенкой тянулись к лабазу поперечины. Все друзья смастерили с умыслом и наперед. Со сторон ы, если не знать, нипочем не разглядеть охотника, ему же вся поляна — как на ладони.
Овсы по целине поднялись высокие и густые: от ветров полянка укрыта, влага хорошо держится. И чем быстрее спели крупнозернистые овсы, тем зудливее мучил Алексея вопрос: выйдет ли зверь в перволеток?
Но как-то в середине августа поутру ворвался к нему запыхавшийся Макрушин и затараторил:
— Пошли, Лех, пошли. Недалесенько от лабаза медведица с малым шастала. Чуть шибуршнулась — и назад, осторожничает.
— Да не части! Ты толком говори, — перебил Алексей. — Все поле объехал?
— Только у болотины. Следы как свидел — сразу к тебе.
Взяв у друга кобылу, поехал Леша в лес и сам тщательно все осмотрел. Где указывал Макрушин, обнаружил небольшие заломы овса и приметные на земле следы когтистых лап: большие и в сторонке маленькие.
«Медведица, — подумал Алексей, — а малыш один. Видать, приходила на поле первый раз и была недолго, не освоилась, а может?..»
Он тронулся дальше, к «жалу», и, еще не доезжая до него, приподнявшись в стременах, понял, почему медведица так быстро ушла. Все узкополосье, от острия и по краю, было измято, взбаламучено, местами будто выстрижено. Отпечатки лап говорили, что медведь велик. Усмотрел Алексей и метки его. Помет был светло-желтый, с полупереваренными зернами. Значит, кормился уже не первую ночь, долго, непуганый.
— Недосмотрели мы с тобой, Петруха, он не первый раз там, — сказал Алексей встретившему его другу. — А медведица ушла потому, что «батюшка» появился.
— Не тот ли это скотинник, что с осени Власьича корову порвал?
— Может и тот… Ну да мы и не таких брали. На Камчатке одного поболе, чем на полтонны завалили.
Друзья согласились: садиться надо ввечеру, пока не стронут медведь. И ветерок тянет на лабаз. На вопрос Алексея, кому идти первому, Петруха как-то быстро уступил, сославшись на немочь:
— Давай, Леха, ты… У меня штой-то горло побаливает и ноги крутит, простыл малость. Я на зорьке подгребу.

На лабазе
Алексея уговаривать не пришлось. Готовился споро. Из сеней вынес на ветер суконные брюки и куртку, на плетень напялил мягкие ватные бурки. Разобрал старые патроны, извлек из них самые точеные пули, другим он просто не доверял на медвежьей охоте. Достал новенькие капроновые гильзы и очень аккуратно зарядил. На медведя и лося он охотился только с МЦ-21-12. В мастерской по его просьбе у ружья обрезали чок и перенесли мушку. Получился цилиндр. Бил он с него уверенно, но дальше тридцати шагов не стрелял. Медведя целил всегда в грудь и только совсем с близкого расстояния — в голову. Никогда не брал мушку по корпусу, точно зная, что рана в живот и по заду медведя не положит, прощай-прости — уйдет, и без доброй лайки его не сыскать. А получив «самоделку» в голову, даже самый крупный медведь падал недвижим. Пуля прошибала кость с любой стороны. Но посланная в грудь могучего зверя, если и не убивала сразу, то творила такое, что подняться больше он не мог. Да и патронов в ружье — пять. Планку и мушку Алексей оклеивал белым пластырем.
К полю они подъехали, когда солнце скатывалось к горизонту. Не слезая с лошади, Алексей взобрался на лабаз, принял у Петра нарубленную по пути охапку лапника, топор и фонарик. Сосновые ветки нацепил на жердину перед собой, немного привязал к сидушке: не дай Бог, упадут! Из кармана куртки достал тонкий капроновый шнур, хитроумно завязанный «бегущим» узлом. Петлю затянул подмышкой правой руки. Второй конец шнура прочно закрепил на антабке вместо ремня. Получалось, что ружье всегда при охотнике. Если бы он и заснул, оно никак не могло упасть на землю. Алексей отвел предохранитель и замер, превратившись в слух и зрение. Как бы слившись с природой, он впитывал все ее шорохи, ощущал себя в центре вселенной. Справа щелкнул надломленный сушняк. Алексей спружинился. Он ждал появления медведя, но из кустов выперлась горбоносая лосиха и долго стояла, втягивая широкими ноздрями воздух. Затем стронулась и, мерно колыхая боками, поплыла над овсами. За нею, семеня ножками-ходульками, потянулся лосенок. У края поляны лосиха оглянулась, попрядала ушами, и звери растаяли в сизом сумраке. «Вот время и на ночь вертается», — подумал Алексей и стал всматриваться в лесную темень.
Там, где была она чернее и гуще, что-то шевельнулось и быстро пропало, тихо и почти неслышно щелкнула веточка валежины. Сомнений не было — приближался медведь. Но умный и хитрый зверь не появился на поле сразу, долго все обследовал и вынюхивал. Прошло еще с полчаса. Уверенности, что медведь его не учуял, у Алексея не было. И все же годами выработанное упорство и выдержка заставляли ждать.

[Василий_МИФ]

«Батюшка»
Разглядел он медведя внезапно. Нечеткие очертания зверя смутно маячили вне выстрела. Стоял он торчмя, как пень схрястнутого молнией дуба, и молча взирал на овсы.
— Батюшка… Батюшка… — неслышно шептал Леша.
Медведь опустился на передние лапы и принялся, чавкая, «бруснить» овес. Иногда он садился и, лишь начисто обсосав колосья вокруг, подвигался дальше. Близился он к лабазу гораздо медленнее, чем уходили последние остатки предночи. У Алексея затекли руки. В глазах все рябило и расплывалось. Мысленно он ругал себя за забывчивость: «Ведь чего проще было выставить вехи дистанции».
Однако ждать, когда медведь, нажравшись овса, уйдет восвояси, не годилось. Он представил себе ухмылку Петрухи и решился. Светлая мушка долго и плотоядно лазила по мохнатой копне, колебнулась разок и села, где шея сходится с грудью.
Выстрел рявкнул сухо и зло, откатился эхом от могучих елей и, запрыгав по кочкам, укрылся в болоте. Тут же страшно и яростно разметал тишину звериный рев. Медведь, ослепленный жгучей болью, закружился катком, грузной тушей сминая овес. Дважды кряду хлестанул охотник еще по ревущему кому. Взвился «батюшка» на дыбки, постоял, растопырив лапы, шатнулся и рухнул. Зазвенело в ушах. Алексей молча сидел, наблюдая за зверем, кровь тукала в висках. Медведь не шевелился.
«Готов», — решил Алексей и облегченно вздохнул.
Спускаясь с лабаза, оступился, упал на колено и не почувствовал, как дулом ружья задел землю.
К зверю двинулся медленно. Только подойдя метров на пятнадцать сбоку и чуть сзади, осветил. Зверь лежал в овсах неподвижно, вразмет. Не сразу удалось разглядеть, что ухо поверженного великана изредка и малоприметно подрагивает.
Вскинув ружье, Алексей, целясь в холку, выстрелил. В плечо так садануло, что он еле устоял на ногах. В свете падающего фонаря мелькнул развороченный «розочкой» ствол. Пуля при разрыве ствола изменила направление и только скользнула по звериной хребтине. От удара шок у медведя прошел. Он взревел и, неуклюже поднимаясь, завертел башкой, ища врага.
Охотник заметался. Был не робок, но в нахлынувшей тьме вмиг осознал отчаянность своего положения. От страха ноги сделались неродными, а разъяренный медведь — вот он, рядом! Сообразить бы Леше да швырнуть хоть шапку в него, всего на секунду отвлечь внимание, но что-то заступорилось в мозгу. Он понесся к соснам, судорожно сжимая бесполезное теперь ружье и позабыв о ноже, что болтался на поясе. Там, на лабазе, остался топор, и, захоти медведь лезть следом за ним, рубанет он его в самое темечко…
Алексей уцепился уже за жерди, но обломилась поперечина, правая нога резко дернулась вниз, проваливаясь в пустоту и лихорадочно ища опоры. Тут ее и пронзила нестерпимая боль. Приспевший медведь подцепил-таки Алешкину ногу. Едва он не разжал руки и не свалился в пасть скотинника, но удержался и, грудью навалясь на жерди, попытался дотянуться до топора. Медведь же посунулся выше и несколько раз давнул зубами стопу. Тогда Алексей, неожиданно почувствовав под рукой приклад ружья, впился в него пальцами и скорее от отчаяния, чем осознанно, со всей силой воткнул ружье в пасть зверя. Шнурок лопнул, и ствол по самое цевье вошел в глотку медведя. Сразу ослабла хватка лап. Рывком освободившись, охотник из последних усилий, извиваясь ящерицей, втянулся на лабаз и потерял сознание… Не помнил, как потом спустился с лабаза, впадая в беспамятство, и полз, полз, скрипя зубами.
Раным-рано нашел его Петруха, кемаря в седле. Лошадь стала сама, не коснувшись копытом головы распростертого человека. Ни кровинки в лице, зато сзади тянулся красный шлейф. Смерть близко заглянула Алеше в глаза. Чудом спасли. Многие пришли сдать для него кровь.
Стопу Алексею ампутировали. Изжевал медведь. Слепить было не из чего. Полгода боролся с отчаянием, пока не обвык. «Теперь я худо-бедно оклемался. Петруха по весне даже крякашей стрелять на мотоцикле возил. Мне тот раз повезло, селезня, в Норвегии окольцованного, добыл».
Счастье жизни
Писал Алексей Шмелев и о том, что заказал механический протез и большую охоту бросать не думает, что расчудесная нынче погода, что гусь валом валил, что Юрка уже хорошо стреляет, а Катеринка первый класс на отлично закончила.
Я вчитывался в письмо, и сердце мое сжималось. Сколько же силы в тебе, русский человек, если горе тебе не беда, если страсть охотничья неизбывна в тебе, а душа так полна волюшки, любви да тяги к родной природе, что счастье жизни отнять может разве что смерть. И я твердо решил поехать к Алексею на весь отпуск.